Николай Щурий: "Знание, как охранять Родину, у нас в крови" - Саратов Сегодня
18+ 29 Марта 2024, Пятница, 19:06
Все в общем хорошо, только по отдельности все плохо
Политика Общество Интервью Культура и наука Слухи Прохиндиада Выборы Прямая речь Ракурс Он-лайн Фото Видео Архив

Николай Щурий: "Знание, как охранять Родину, у нас в крови"

23/06/2014 09:42 «Защита Родины была у нас в крови»

Родился я 16 января 1923 года в семье домохозяйки Марии Кононенко и организатора торговли Георгия Щурия. Отца часто перебрасывали в казачьи сёла, где он организовывал потреборганизации. Организовал сельпо, его в другую станицу. В 1934 году он встретил нашу маму. Было нас восемь детей, да выжило только четверо: три брата и сестра. Жили мы тогда в хуторе Куликово Сталинградской области. Но было это в лихолетье, потом стало легче. До войны мы жили настоящей человеческой жизнью. То, что пояса затягивали – это да, тут спорить не буду. Но для чего? Для того, чтобы строить фабрики, заводы, укреплять мощь своей страны. Нам не вдалбливали это, а именно обстановка вокруг заставляла. Мы считали, раз мы хозяева страны, нам ее строить, нам ее и защищать. В школах у нас была разнообразная система общественных организаций: от октябрят до комсомола. Для детей была развита кружковая работа. В них мы готовились по ГТО, противовоздушной обороне, санитарной обороне, выполняли норму «ворошиловский стрелок». Желание и умение защищать нашу Родину естественно входило внутрь. Мы с малолетства знали и понимали, что фашисты – это ударная сила, которую готовили для уничтожения нашей страны. С Первой Мировой войны западные страны финансировали строительство военных заводов и, в итоге, это попало в руки Гитлеру. А уж когда он пришел к власти, стало ясно – рано или поздно Фашистская Германия нападёт на СССР. Мы как кость в горле были для них. Вот такие мысли были у каждого советского человека. Мы считали, что служба в армии – это священный долг и обязанность каждого. И мы готовили себя не на словах, а на деле защищать. Это входило в привычку, и уже мы не думали: надо или не надо.

«Война разрушила мои мечты»

Мечта моя с детства – стать лётчиком. К ней я и шел, и шел с успехом. Я окончил культпросветшколу, техникум и параллельно планерную школу, после чего был зачислен в летное училище. Начало войны меня застало в летном лагере под Сирафимовичами (Волгоградская область).

22 июня немцы напали внезапно. Хотя мы знали, что это произойдет. Но мы надеялись, что ещё годик. Нам бы на полтора года оттянуть войну, чтобы успели перевооружить армию. К нам должны были прийти новые самолеты, новая техника, новое оружие. Но нападение нарушило все оборонительные планы. Все было как в кино. В тот день приехал к нам начальник училища. Построили нас, доложил наш комбриг реальное положение дел и предложил сделать один шаг вперед тем, кто готов уже сейчас идти защищать Родину. Мы все сделали три шага. Он поблагодарил нас, сказал: «Спасибо, сынки, но вы все недоучки. Посылать в бой вас – губить. Будете заканчивать обучение по ускоренной программе». Эвакуировали нас. К концу обучения присвоили нам звания младших сержантов и сержантов и выпустили из училища. Нам предложили либо авиадесантные войска, либо в эскадрильи. Меня же приписали в учебные эскадрильи. Там я пробыл месяца три и казалось, мечта моя сбылась. Но тут нашу учебку расформировали, и меня направили в училище связи под Сталинградом. Там меня и догнала война.

Было это 23 августа. За два дня до этого мне вырезали гланды. Там, на операционном столе у меня случилось первое «ранение». Во время операции врачи настолько торопились, что промахнулись на второй гланде и полоснули меня скальпелем. Боль была настолько сильная, что на руке медсестры, которую я держал, остался отпечаток – синяк. Откуда мне было знать, что это самое легкое ранение, которое мне пришлось пережить?

«Стоять до конца»

Когда я вернулся из госпиталя, узнал, что училище мое эвакуировали. Часть уехали в Саратов, часть по Волге в Муром. А я пришел – никого нет. Чтобы меня дезертиром не посчитали, пошёл в военкомат. Там мне обрадовались, говорят: «Ты нам нужен на тракторном заводе. Там ополчение готовят, помоги им».

И вот, 23 августа, гитлеровское командование решило навести панику на город Сталинград, фактически уничтожить его и захватить. С утра немцы прорвались от Калача на Дону в сторону Волги и оказались в 3-5 км. от нашего тракторного завода. Там наших войск-то и не оказалось, кроме зенитного полка №1077, который обслуживали молодые девушки. Те не растерялись, опустили стволы и напрямую били по немцам и по танкам. Правда, многие из них погибли. Бросили нас с десятой дивизией НКВД, которой командовал, как я помню, Сатаров. Мы немцев чуть-чуть задержали, пока успели подъехать отремонтированные нами же танки, которые остановили противника.

Так до конца Сталинградской битвы мы их не пустили. Я же не мог оставаться на тракторном, пока идет война, требовал вернуть меня на фронт. Просьбу эту удовлетворили и передали меня в 169 танковую бригаду. Она обслуживала 35 гвардейскую стрелковую дивизию. Сформирована она была на основе 8-й авиадесантного корпуса, того самого, который собран был на саратовской земле. Бойцы там были из Красного кута, Алгая и Новоузенска. В этой дивизии я провоевал полтора месяца.

«Герои не имеют национальности»

О том, как она была укомплектована, вспоминал ещё начальник штаба 62 армии Крылов: «Я ее видел один раз. Они выходили из боя. Шли, как с иголочки одетые, в петлицах птицы, на поясах финские ножи перламутровые. С такими молодцами, да не отстоять город? Стоять будем насмерть».

Был приказ сделать марш-бросок в 35 км, остановить немцев и организовать оборону до подхода основных сил. В основном нас бросали туда, где тяжело. Так и воевали: подходили, принимали бой, ждали основные силы, снова переходили и вновь принимали бой до подхода сил. И трех суток на одном месте никогда не сидели. Воевал я связистом-автоматчиком. Связь была голосовая, провода рвались, рации не работали, потому раза три-четыре я побывал в штабе 62 армии с вручением донесения. И все же связь я пытался обеспечить бесперебойную. Радиостанции у нас работали бесперебойно.

Воевал в нашей дивизии командир пулеметной роты капитан Луис Рубен Ибарруи. Это сын председателя коммунистической партии Испании. До этого он воевал под Москвой, был ранен и получил орден Красного Знамени. Под Самопаловкой он вновь получил ранение, но не ушел. Хороший бой мы с ним дали немцам. Семь танков подбили, три эшелона захватили, но в ходе боя его тяжело ранило. С поля его сразу перевезли на операционный стол. Врачи долго боролись за его жизнь, но этот бой они проиграли. Так и остался лежать в земле сталинградской простой испанский парень. Похоронили его на Аллее героев. Посмертно его удостоили званием Герой Советского Союза.

Нашим командиром дивизии был генерал-майор Василий Глазков. Старый закаленный десантник, подкованный в боевом и человеческом плане командир. О нем ещё писала «Красная Звезда»в 1942 году: «В боях за Сталинград многие части Красной Армии проявляют выдающийся героизм. Примером может служить гвардейская дивизия, которой командует гвардии генерал-майор Глазков».

В районе Верхней Ельшанки произошел последний его бой. Противник прорвался на командный пункт, где он находился. Все бойцы штаба вступили в рукопашный бой, в котором Василий Глазков получил тяжелое ранение. Его, раненного, сопровождали на левый берег старшина Мухаченко и фельдшер Прохорова. Здесь его и настигла смерть. В одном из музеев Волгограда до сих пор хранится шинель генерала, где насчитывается более 100 пулевых и осколочных отверстий.

Насколько тяжелые были бои можно судить по тому, что буквально за каждый этаж в здании приходилось воевать. Так мы на элеваторе приняли бой с немцами. Представьте себе: первый этаж был за немцами, второй за советскими бойцами, следующий этаж опять за немцами. Так и воевали за каждый сантиметр нашей земли. Вскоре нашу дивизию сменила 92-я морская бригада. Выживших эвакуировали на левый берег для формирования новой дивизии. Осталось нас человек 200, как я помню.

Как я оказался на левом береге не помню. Ранило меня на элеваторе в ногу. Мало того, меня ещё и контузило настолько, что память я потерял, очнулся только в госпитале. Оттуда меня переправили в Саратов. А в Саратове на вокзале меня встретил командир моего первого батальона училища связи. Они считали меня погибшим. «Коль живой, немного подлечишься и закончишь училище», - сказал мне командир.

Вести о победе под Сталинградом мы встретили, чуть ли не как вести о Победе. Наконец-то мы показали, что можем мы бить и силы гнать немцев у нас есть. Вера в Победу была внутри и никаким врагам ее невозможно переломить. Мы верили, что даже если придется дальше отступать, все равно вернемся. А когда погнали фашиста от Волги, так нас было уже не остановить.

Освобождение Украины

Но победу нужно не только одержать, но и удержать. В начале войны мы тоже верили в Победу. От того так сильно мы переживали неудачи в Украине и первые отступления. Особенно переживали потерю Харькова. Тут, видимо, подвела командование самоуверенность. Виновны Маршал Тимошенко и Хрущев. Верховный главнокомандующий Сталин не послушался Маршала Жукова, поверил заверению Хрущева, что справятся они и все у них готово. В итоге – сдали город, а в окружение попали 200 тысяч наших солдатиков. А ведь не будь той глупой Харьковской операции, возможно, не было бы и кровавой Сталинградской битвы. Впрочем, это подтолкнуло власть к изданию «Приказа №227». Самого Тимошенко из-за неудач на Украине сняли с поста народного комиссара обороны. Он попал в немилость к Сталину.

В 1943 году я находился в Куйбышевском училище связи, который дислоцировался в Саратове. Тем временем моя 35- я стрелковая дивизия прошла Меловое, Сватово, Старобельск, Изюм и почти добрались до Днепра. Нагнал я их после окончания училища, когда они находились в селе Александровка. И сразу в бой. Немцы никак не хотели отдавать лакомый кусочек – Донбасс. Настолько эти бои были ожесточенны, что нам пришлось отступить на Павлодар. Но нашей целью было не дать гитлеровцам перебросить части для оказания помощи в Курской битве. Мы много танков потеряли, но и их танковый генерал не смог бросить подкрепления свои. Сопротивление было жесточайшим и с одной стороны и с другой.

Отсюда мы пошли до Днепра в районе Запорожья. Наша дивизия оказалась на правом фланге 6-й армии. Нам дали приказ: окопаться и занять оборону, а затем подготовится к форсированию Днепра.

Когда мы освобождали Украину, нас встречали, как родных. Каждый пытался нас накормить, хотя у самих было не так густо. Они преподносят нам, а мы свои пайки отдаем им. Это не удивительно, ведь немцы там устраивали политику геноцида населения. Пытались как можно больше уничтожить. В отношении производства и земли, они также уничтожали все, чего добились советские люди до 1941 года. Дороги, фабрики и заводы взрывали или выкорчевывали. Буквально прицепляли к паровозам металлические крюки и вырывали шпалы железной дороги.

Жители прятались от немцев под землей, так называемые «посадки». Так немецкие танки по этим посадкам гусеницами проходили. Мы не понимали, как это можно? Под колесами оставалось месиво из вещей и тел женщин, детей и стариков. Страшное зрелище. Естественно, жители Украины нас встречали с радостью. Но не все….

«Как мы столкнулись с трусостью»

В 1943 году у нас развернулись ожесточенные бои под Изюмом. Немцы наносили удары с воздуха. 100 полк вышел из строя, 101 полк вышел из строя, 102 полк вышел из строя, потом подвели учебный полк. Никак не могли прорваться здесь. Командир мне приказал вызвать РС, «Катюши», значит. Я вызвал. Дали залп термическими снарядами. От наших противников живого места, кажется, не осталось. Огонь и кровавое месиво. Досталось и нам: пару снарядов упало рядом. Благо никого не зацепило. Я уже хотел позвонить ругаться с зенитчиками, а мне командир говорит: «После боя, браток, разберёмся».
Мы пошли на штурм, ворвались в немецкие окопы, а там полно трупов в форме власовцев. Оказывается, они не давали нам ворваться. А сзади сидели немцы. И когда залпы дали, немцы бежать, а живых власовцев застрелили, как ненужный баласт. Хозяева отблагодарили своих товарищей.

Был другой случай, в боях, когда шли бои у Изюма. Мне приходилось наводить связь от штаба дивизии до наблюдательного пункта командира дивизии. Порой по 17 км. наводил. Шли мы тогда с моим товарищами Николаем Головченко и Владимиром Семинчуком по лесу. Слышим – выстрел, мы туда. К нам житель: «Товарищ лейтенант, немца поймали». Я говорю: «Веди». Говорю значит фрицу: «расстрелять тебя что ли?». А этот пленный неожиданно мне на русском говорит: «Я же ваш, со Сталинградской области». Я тогда в сердцах выругался, смотрю на него – детина здоровая, в два меня ростом, а струсил. Он мне: «Я не стрелял по русским».

Ребята подвели нас откуда его взяли, мы покопались, а там целый ворох гильз и все тёплые. Спрашиваю: «Здесь был?». Он мне: «Здесь, но я никого не убивал». Отправил я его в штаб дивизии. Пускай там разберутся. Я бы на месте его пристрелил.
Казалось, что бы это? Трусость? Моя хата с краю? Думают, наверно: «Я лучше своих буду убивать, чем погибну от немцев».

День Победы, который так ждали


10 апреля 1944 года наша дивизия вместе с Приморской армией освободила Одессу. И тут же нас снова в бой: форсировать Днестр. Перешли-то мы перешли, вот только нам не повезло: когда пришло время наступать, поднялся ветер, и затопило всю площадку, где мы находились. Немцы почувствовали нашу слабость и ударили туда. Спасли положение те же «Катюши». Тогда нам удалось выйти на правый берег с 100-м и 101-м полками. Днестр, он хоть и не широкий, но течение там быстрое – унесло мою полевую сумку. Как перешли, так и закончилась наша «водная эпопея». Нас перебросили в район Ковеля и Бендеры. А затем по приказу перебросили через Житомир в Ровное. Там танки 19 июля 1944 года перешли границу Западной Украины и Польши. Наступали мы в сторону Хэлм в Люблин и, наконец, Варшава. Это была легендарная переправа через Вислу. К нам прибыли легкие автомобили-амфибии и новые силы. Форсирование было перед рассветом, чего немцы не ожидали. Они из своих домиков в нижнем белье выбегали. Пока у них там бардак творился, мы успели укрепиться, тем самым создав новый плацдарм для наступления в январе 1945 года.

С первыми лагерями я встретился в Польше. Это был лагерь в Люблине. Там были газовые печи, бараки, склады. За газовыми печами посажена капуста. Удобрение-то из людей. Склады они открыли. С немецкой точностью, аккуратно лежали коробочки с золотыми кольцами, с обувью детской и с зубами. Миллионы человеческой жизни пропущено через эти камеры.

В нашей дивизии тогда воевал будущий генерал армии Герой Советского Союза Валентин Варенников. Во время войны он был старшим лейтенантом, начальником артиллерии. Встретились мы с ним у Никополя. Ранен он был в ногу, а мне попало в голову. Но он снова вернулся. Он от начала до конца прошел войну со своим 100 полком. Ему предлагали повыше подняться, а он отказывался, этот полк для него был родным. Дальше его карьера известна: дослужился до генерала армии.

В тот день я был на наблюдательном пункте командира дивизии и обеспечивал связь. Не знаю, почему это произошло. Мне что-то крикнул связист, я выскочил из окопа и тут раздался выстрел, а затем рядом со мной упал снаряд. Дальше не помню ничего. Говорят, что сержант моего взвода Колесников взвалил меня и оттащил к нашим артеллирийским позициям.
Пока я приходил в себя, на эти позиции пошли немецкие самолеты. Мы бежать. Упали у какой-то стены и все…

Мой спаситель опять меня перевязал, взвалил на плечи и понёс. По дороге остановил санитарную машину и меня отвезли в госпиталь. Потерял я так зрение и слух. Хотел застрелиться, но мне не дали: сказали, что пройдет. И вправду, прошло. Как я начал себя более-менее сносно чувствовать, меня перебросили в глубокий тыл под Сталинград. Лечили меня там лечили – оказался я ограниченно годным

Потом я попал в Москву, в резерв главного командования. Оттуда нас перебросили в Минск. И опять меня определили в артиллерийский корпус. Попал я в 176-ю артиллерийскую бригаду, командовал которым сын Ворошилова. Наш корпус формировался почти всю войну, а на фронт его отправили только к концу 1944 года. Времени было в обрез, ни минуты покоя. С Магнушевского плацдарма началось для меня наступление на реке Висла. Это наступление дала возможность освободить всю Польшу. Нам сказали: не обращайте внимания направо и налево, идите вперед к Одеру. Через Радом, Лодзь, Познань, Кюстрен-на-Одере.

На этом марше меня ранило в руку, но я отказался от госпиталя. Отправили на Одер, где наши довольно успешно прорывались. Но недолго мне пришлось воевать там. 16 марта, под Люссервальдом меня ранило осколком в живот. Набросили немецких перин в вездеход, положили меня и доставили в госпиталь. И все это за полчаса, что спасло мне жизнь.

Там я и провалился в черную яму. Очнулся я дома. Захожу в сарай, а там кролики не кормленные. Я на брата ору, как так? Почему не кормлены животинушки? И за ним. Мой брат от меня бежит, я за ним. Он на печку – я за ним. Он на полати, а я…. И тут думаю, ведь в доме нашем отродясь не было никаких полатей. У деда было, а у нас – нет. И вдруг, вижу, сидит сержант, который руководил моей отправкой. Он меня спрашивает, вижу ли я его. Я ответил – да. Первым, что я спросил, где мои ноги и руки? Мне их показали. Сержант смеется: «Как вы пели все время пока вас перевозили!». Я ему: «Не может быть, мне медведь на ухо наступил же при рождении». А он мне говорит: «Пели же песню: дывлюсь я на небо, да думку гадаю». Вот, бывает и такое.

После Найдама этого я попал в госпиталь в Ровное, а потом в Лодзь, где я пробыл до конца мая 1945 года. Первого мая мне сделали переливание крови. Я уже приходил в себя, даже передвигался самостоятельно.Было это время ожидания. Все мы знали, что советские войска берут Берлин. Вот-вот должна была объявлена долгожданная Победа. Стоял у нас огромный радиоприёмник и все мы слышали английскую речь. Ночью, с 8 на 9 мая начал выступать Черчилль. Мы тогда из его выступления поняли только одно слово: «Победа». Это то слово, которое понятно на любом языке. Мы ему тогда не поверили: без тебя знаем, что победим.

На следующее утро проснулись мы от криков: «Победа!». Что тут началось: костыли в сторону, больничные судна в сторону, окна нараспашку. Вокруг творилось что-то невообразимое: все смеются, плачут, обнимаются. «Победа, победа, победа!».

После войны

Из Лодзи меня направили в Горький, где нас обследовала специальная комиссия. Я рвался на Дальний Восток, где шла война с японцами, но меня забраковали: вторая группа инвалидности. Я говорю, Берлин хочу увидеть. Убедили меня, что успею я, отдохнуть мне, говорят, надо. Я тогда понял – не быть мне больше в армии.

Ещё в 1943 году, после Сталинграда, когда меня определили в училище связи, попал я на новогодний вечер. Здесь я познакомился с дивчиной, Ниной Егоровой. Раз встретились, два встретились. Потом я уехал на фронт. Мы с ней переписывались до 1945 года, до Победы. Дождалась она меня. Сохранила письма наши. Когда я приехал в Саратов, мы зарегистрировались. Родились у нас двое: сын и дочка. Потом родились внуки. А там и правнуков уже растили. Так и жили с ней до 1991 года, пока не померла.

Время забирает товарищей неумолимо. Но жизнь продолжается. Даст Бог, разберусь я со своими фотографиями и письмами. Но для меня важно, чтобы мои внуки не познали, что такое война. А внуки для меня – это все дети, которые сейчас живут на земле. Потому часто ездим по школам, рассказываем им, что такое война. Каждый раз, когда я выступаю перед школьниками – волнуюсь. Как им объяснить, что такое война? Как рассказать ужасы фашизма? И сейчас не пойму, как говорить о победе над этим злом, когда оно вновь поднимает голову.

Говорят, что со своим народом никто не будет воевать. Вот они, «никто». В Раде сейчас заседают. Забыли они, чего стоил Украине фашизм. Снова растят свою ударную мощь. Но тогда Россия справилась с этой заразой и сейчас справится.
версия для печати
Автор: Андрей Делюбко

Интервью


Культура и наука


Ракурс


Сетевое издание «Саратовские областные новости». Свидетельство о регистрации СМИ Эл № ФС77-75741, выдано 08 мая 2019 года Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.
Учредитель - ООО "Полиграф"
Юридический адрес: г. Саратов, ул. Тараса Шевченко, д. 2А.
Контактный телефон: 8 (8452) 23-43-88.
Адрес электронной почты: saroblnews@gmail.com
Главный редактор: Шмырев Михаил Викторович